— Чтоб ты понимал! Ты, цепной пес Адриана! Служишь своему хозяину? Ну и продолжай в том же духе! А я никогда не был на твоей стороне, Марций, я всегда занимал одну и ту же сторону — мою собственную! Тащите его!

Двое в масках подхватили наместника и выволокли его во двор. Пыхтя, погрузили в телегу, где уже лежал Марк Ульпий Дазий. Вся грудь ветерана была в крови, а голубые глаза удивленно смотрели вверх, на кожаный тент фургона. Презида уложили рядом с Дазием, накинули сверху тяжелую медвежью шкуру. Сбоку хлопнулся целый ворох пятнистых коровьих кож.

Публий заглянул в фургон и выразительно повертел гетским кинжалом.

— Лежи, презид, и не дергайся! — предупредил он. — Вякнешь хоть слово — зарежу!

Наместник не удостоил его ответом.

— Всё, выезжаем!

Колеса загрохотали по брусчатке, телега затряслась. Снаружи до наместника доносились голоса прохожих, смех, фырканье лошадей. Закричать? А кто его услышит сквозь грохот и цокот? Да еще эта толстая шкура.

В городских воротах фургон остановили стражники.

— Чего везем? — донесся голос.

— Шкуры, доминус.

— Проезжай давай! Вони от тебя.

Фургон покатил, удаляясь от Сармизегетузы. Проехав миль пять, похитители снова остановились и вытащили тело Дазия. Судя по звукам, ветерана свалили в придорожную канаву, засыпали ветками и опавшей листвой.

Наместник напряг руки, растягивая веревки, но вязали его на совесть, узел не поддался. Что ж, подумал презид, подождем удобного случая.

Глава четырнадцатая,

в которой преторианцы переквалифицируются в ковбоев

Верзон, можно сказать, отдыхал. После походов в Парфию, Аравию, Кирену, Мавританию служба в родной Дакии казалась ему спокойной, даже скучноватой. Бывали, конечно, стычки со степняками, да и местные разбойнички пошаливали, но разве можно сравнивать этих негодников с ордой кровожадных мавров? С парфянской тяжелой конницей, что накатывает, как горный обвал?

Вот и сейчас Верзон спокойно объезжал дорогу от Апула до Сармизегетузы, следя за порядком, пропуская встречные фургоны переселенцев, приветствуя знакомых бенефикариев.

Не доезжая до Колонии Ульпия Траяна Дакики Сармизегетузы, десяток Верзона свернул на прямой участок пути. Глухой топот копыт сменился звонким цоканьем — кони ступали по каменным плитам, этот участок дороги был вымощен, как лучшие виа империи.

Неожиданно конь Верзона испуганно захрапел и дернулся, порываясь встать на дыбы. Вексиллатион успокоил животное и только потом разглядел причину его испуга — на дорогу выползал раненый человек. Он полз слепо, цепляясь скрюченными пальцами за щербинки в камне, вымазывая проезжую часть кровью. Старый воин мгновенно скомандовал:

— Прочесать всё за дорогой! Живо!

Десяток всадников бросился исполнять приказ, а командир спешился и подбежал к ползущему. Тот поднял бледное лицо, измазанное в земле, и Верзон с ужасом узнал его:

— Дазий?! Кто тебя?

Марк Ульпий Дазий просипел:

— Ве-ерзон?

— Я это, я!

— Презида… похитили.

— Кто?!

— П-публий. Апулей. Юст. Он — предатель.

— Молнии Гибелейзиса на его голову!

— Презида везут… в степь… к Сусагу.

— Понял, понял! Сейчас мы тебя.

Но оказать первую помощь помешала смерть — она первой добралась до Марка Ульпия.

Десяток собрался вокруг, все молчали, склонив головы. Верзон спросил:

— Никого?

Молодой новобранец ответил:

— Никого. Они его сбросили неподалеку, мы нашли кучу листвы, всю в крови. Он полз всю ночь.

Командир мрачно покивал. «Что делать? — думал он. — Как поступить? Спешить в Сармизегетузу? А толку? Кому докладывать о похищении наместника? Этому… как его… Цивике Цериалу? И что он может? Да и как ему, простому вексиллатиону, попробовать доказать то, что он слышал от умирающего?»

— Веджес, — буркнул он, подзывая новобранца, — дуй в город. Никого ни о чем не расспрашивай, но узнай, правда ли, что наместник исчез.

Веджес вытаращил глаза:

— Правда, что ли?!

— Тот, кто при смерти, не обманывает. И быстро, быстро давай! Догонишь и доложишь!

— Слушаюсь!

Проводив глазами Веджеса, понукавшего скакуна, Верзон сказал:

— Похороним Дазия. Пока здесь пусть побудет.

Работая в восемь рук, могилу отрыли быстро. Уложили Марка Ульпия, бережно покрыв плащом, и забросали холодной сырой землей.

Постояв над последним прибежищем ветерана, декан вернулся к коню, обронив:

— В Апул!

На другой день, едва не загнав лошадей, десяток добрался до каструма. Отослав бойцов, Верзон поспешил в город — по дороге у него созрел готовый план. Быстрым шагом он прошел по Кардо Максимус и выбрался к апульской курии, где заседал местный сенат. Тит Флавий Лонгин, выбранный гражданами муниципия в декурионы, был на месте.

— Сальве, Тит, — поздоровался Верзон и сразу, без долгих церемоний, спросил: — Это правда, что сенат поручил тебе собрать стадо для передачи сарматам?

Тит Флавий, сухощавый мужчина в римской тоге и в дакийских штанах, с вывернутыми ноздрями мясистого носа, ответил с удивлением:

— Ну да. Наместник прислал деньги, мы закупили скот, сгуртовали. На днях погоним к стойбищу Сусага, заплатим ему коровами, чтобы не лез к нам.

— Много голов?

— Тысячи полторы. Да в чем дело, Верзон?!

— Наместника похитили! — бухнул вексиллатион. Выслушав последние известия, декурион сморщил лицо и сказал с чувством:

— Эх, такого человека сгубили! — нахмурившись, он спросил: — Так я не понял — презида думают спасать?

— Думают, — кивнул дак. — Я думаю! Презида спасем мы — я и ты. Ну и еще кое-кого позовем.

— Ты так шутишь?

— Мне не до шуток! — отрезал Верзон. — Презида надо срочно вытаскивать из залога, пока этот пес смердящий. Публий Апулей… не передумал оставлять его в живых. О войсках и не думай, Тит. Даже если нам удастся поднять легион, что проку? Язиги просто откочуют дальше в степь!

— Или останутся на месте, а презида убьют и закопают.

— Вот именно! А перегонщиков они примут с радостью.

— И что дальше?

— Не знаю, — признался декан. — Дальше будет видно.

— Вот незадача… — проворчал декурион. — Едем! Стадо милях в десяти отсюда, на старой стоянке.

В день победы жителям Бендисдавы привалило работенки. Надо было захоронить сотни трупов, починить Декуманские ворота и заделать брешь в стене, через которую бежали латрункулы. Почти сотня разбойников попала в плен, им вручили заступы и ломы и приказали копать большую могилу. Разбойнички старались: чуяли, что могут и сами под землю уйти.

Кентурия легионеров Плосурния сторожила пленников, а вот ауксилларии дружными усилиями приводили Бендисдаву в порядок — и бревна в порушенный частокол втесали, и новую воротную башенку сложили, так что на долю ветеранов-поселенцев осталось одно лишь руководство.

Сергий Роксолан от работы тоже не отлынивал, поучаствовал во всех делах. И к вечеру почти ничто в Бендисдаве не напоминало об утреннем сражении.

После ужина сарматы-гости засобирались домой, и Тзана решила не отставать от соплеменников.

— А не страшно одной? — сумрачно спросил Лобанов, следя за тем, как разбирается юрта.

Девушка важно ответила:

— Я — дочь скептуха! Никто во всей степи не посмеет обидеть меня.

— Так ты у нас еще и знатная особа?

— А ты думал? Не абы как!

— И как зовут твоего отца?

— Сусаг сын Тизия, великий вождь язигов! Сергий вздохнул, и Тзана подошла к нему, улыбаясь ласково и чуть виновато.

— Ты расстроен тем, — спросила она прямо, — что не обладал мною?

— Степь велика, Тзана, — снова вздохнул Роксолан. — Когда я теперь увижу тебя? И увижу ли вообще?

— Для того, кто любит и желает, — проворковала дочь вождя, — степь ужимается до размеров попоны. Ты перейдешь нашу степь, как несжатое поле, и мы свидимся, вот посмотришь!