Теперь Гай полностью поверил в себя. Он разогрелся, тело хорошо слушалось. Да, Бласий мог успешно участвовать в уличных драках, но пугилатус оказался для него диковиной.

Созомен ничего не мог предпринять: кровь бежала струйками, сочилась сквозь пальцы, как ни зажимай. Но ярость не отпускала легата — слишком много накопилось не выданной сдачи.

Сделав неуловимое обманное движение, он хряснул Бласия в лицо и проломил ему нос. Не теряя запала, Гай Антоний сцепил кисти рук, удвоив тем самым вес кулака, и провел короткий, хлесткий удар снизу в горло. Рыжий широко расставил ноги, стараясь выстоять, не упасть, и качался как пьяный.

Осатаневший трибун-латиклавий разошелся, все наседал и наседал, бил то справа, то слева, пока Созомен не отступил вплотную к стене конюшни и не уперся в нее спиной. Тогда Скавр сцепленными руками достал его мясистый подбородок.

Туша Бласия стала медленно оседать, но легата и это не устроило, он схватил Созомена за грудки и от души, сладостно хакнув, нанес ему напоследок удар головой в лицо.

Это была победа.

Сердце металось в груди, как дикий, необъезженный конь в тесном загоне, однако Гай нашел в себе силы повернуться к зрителям и гордо выставить челюсть. Окинув всех мрачным взглядом, молодой патриций сказал:

— Кто-нибудь еще считает меня трусом и папенькиным сынком? Пусть сделает шаг вперед!

Царила тишина. Возбужденные зрители, упивавшиеся кровавым зрелищем, не спешили усмехаться. Во время драки Луций сидел позади всех, вальяжно закинув ноги на колесо фургона. Услышав последнюю фразу, он поморщился от ее высокопарности и встал, шутливо аплодируя Гаю.

— Браво. — сказал он снисходительно. — Ты вырубил моего ближайшего помощника, легат. Откуда ты только взялся на мою голову? Но еще один шаг к тому, чтобы стать мужчиной, ты все-таки сделал. Поздравляю. Иди, умойся.

Гай Антоний Скавр устало побрел к поилке. Воздух вырывался из груди со свистом, при каждом вдохе и выдохе царапая легкие. Сердце бурно протестовало против резкого прекращения нагрузки, продолжая молотить, отдаваясь в барабанных перепонках, что бронзовое било при храме. Потихоньку приходя в себя, Гай стал чувствовать все раны и ушибы, которые до этого, в пылу драки, не давали о себе знать. Теперь же, когда тело расслабилось, они начали ныть. Отодвинув морду лошади, дувшей воду из поилки, легат наклонился над мутной водой и осторожно промыл ссадины на лице. Нормально. А этого гаденыша он таки уделал! Патриций улыбнулся разбитыми губами и сморщился, почувствовав вкус крови.

— Бласий! — крикнул Змей. — Поднимайся! Хватит валяться! Что? Не мычи, говори толком! Что? Так чего ж ты молчал, дубина!

Луций быстро подошел к Гаю, оглядел его мельком и сказал:

— Откуда-то с гор спустился жрец тутошнего храма Замолксиса. Может, от Сирма? Готовься! Как только стемнеет, наведаемся в храм.

Гай безразлично пожал плечами. Ладно, мол. Вся история с золотом для него потускнела, утрачивая черты достоверности. Зато действительность расцвела новыми гранями, проявляя новые возможности и перспективы. Но долг перед отцом всё еще довлел над Гаем, мобилизуя и настраивая.

— Понял, — вздохнул он, — я тогда съезжу к храму, гляну, как там пройти и выйти.

— Не надо, — проворчал Змей, — сейчас все съездим. Рубрий! — кликнул он помощника. — Тиций! Умойте, что ли, Бласия и усадите на коня. Не сможет держаться — привяжите к седлу.

Тиций Аристон и Рубрий Эвпорион разом кивнули и отправились исполнять поручение.

Вскоре показалась вся троица, на конях. Бласий ехал посередке, качаясь и держась за луку седла обеими руками. На лице его набухали синяки и багровели ссадины. Вид избитого Созомена наполнил сердце Гая злой радостью.

Луций Эльвий покосился на него, но ничего не сказал.

— Гай! — послышался взволнованный голос.

Легат обернулся и удивленно задрал разбитую бровь — засохшая корочка тут же лопнула, набухая кровяной «ягодкой».

Во двор вбежал Публий Апулей Юст, лицо его выглядело бледным и напряженным.

— Ты здесь, — выдохнул эксептор. — Есть дело! — посмотрев на избитого Бласия, уныло мотавшего головой, добавил: — Только для вас двоих!

Луций тоже глянул на Созомена и кивнул.

— Отойдем, — сказал он.

Все трое вышли за ворота на пустынную улицу, проходившую параллельно крепостной стене.

— Что случилось? — спросил Гай.

— Мы прямо сейчас можем поехать к язигам и выменять Сирма!

— Здорово! — обрадовался Гай.

Змей с подозрением посмотрел сначала на легата, потом на эксептора.

— У меня такое впечатление, — проговорил он, — что вы без меня обо всем договорились.

— Еще нет, — криво усмехнулся Публий. — Я обещал легату поспрашивать насчет Сирма, а теперь я предлагаю вам обоим отправиться со мной за Тизию, к язигам. Обменяем Сирма, и он отведет нас к золоту!

— И поделим на троих? — понятливо ухмыльнулся Луций.

— Именно!

Оживившийся Гай задумался:

— Ты сказал — обменяем, а на что?

— Ни на что, — нервничая, ответил Публий, — а на кого. На Марция Турбона!

Гай охнул, а гладиатор с большим интересом посмотрел на эксептора-консулара.

— Ты предлагаешь похитить римского гражданина? — слабым голосом осведомился легат. — Да еще самого наместника?

— Он уже связан! — зашипел Публий, едва сдерживаясь. — Я все сделал за вас, остается только погрузить презида в телегу и отвезти к Сусагу! Язиги будут рады отдать нам Сирма, ведь за Марция они получат большой выкуп!

— Так его не убьют? — взбодрился Гай. Публий посмотрел на него как на придурка.

— Ладно, хватит болтать! — решительно сказал Луций. — Берем груз и едем! Что тебе этот всадник, Гай? И вообще, засунь свои принципы… знаешь куда? Нас ждет золото, много золота! А ты тут мнешься, разводишь церемонии!

— Да я ж не против… — растерялся легат. — Просто.

— У меня есть сарматские маски, — укрепил его волю Публий, — никто под ними не увидит ваших лиц.

— И мы сможем вернуться в Рим?

— После того как съездим с президом к язигам, — отчеканил Публий, — и с Сирмом — за золотом!

Очнулся наместник от холода. Голову невозможно было повернуть — от опухшего места на затылке волнами расходились тошнота и слабость. Марций шевельнул руками, пробуя дотянуться до ушиба, и почувствовал крепкий узел, стягивающий запястья. Заодно он понял, что переодет, — туника была его, а вот сверху давила тяжелая меховая куртка, в каких ходили даки. Наместник подвигал ногами — и ощутил касание меховых штанов.

Вокруг стояли потемки. Вечер уже? Заскрипела отворяемая дверь, впуская поток света с улицы, и презид сориентировался во времени. Темная фигура на фоне открытой двери была неузнаваема. На голове вроде колпак. Дак, что ли?

— Телега где? — послышался нервный голос Публия.

— Луций подогнал уже, — ответил человек в колпаке. Выговор у него был чистый. Нет, это не дак.

— Грузим!

— Гай! — донеслось с улицы. — Где тебя носит?

— Без имен, дурак! Здесь я. Сюда давай, будем выносить.

Публий Апулей Юст подошел к президу и склонился над ним.

— Как самочувствие? — хихикнул он.

— Гораздо лучше, чем будет у тебя, — шевельнул Марций непослушными губами, — когда твою продажную шкуру станут приколачивать к кресту!

— Очень страшно! А ты прытким оказался, презид. Едва поспел за тобой. Думал, всё уже, бежать придется! Эй!

Коренастый человек в маске подошел к Публию.

— Держи, — Публий передал коренастому длинное оперенное древко, обмотанное зеленой лентой, — покажешь это язигам из охранных сотен, и они проведут прямо к Сусагу.

— Ну вот сам и покажешь!

— Дорога длинная, всякое может случиться.

— Слушай, Публий, — перебил его презид, — а зачем тебе вся эта возня?

— Да жалко тебя убивать просто. За твой труп я и асса не выручу, а вот за тебя живого можно дорого просить!

— Сволочь ненасытная.

Публий резко склонился к нему, шипя и брызгая слюной: