По завету Вити Волина он не стал кричать «Стой! Стрелять буду!», а нажал на курок.

Выстрела не последовало – картридж был использован, индикатор мрачно горел рубиновым глазом-ноликом.

Радостно улыбаясь, Айвен вскинул лучемет – хилый остаточный зарядик брызнул оранжевым пунктиром, опалив Брауну комбез. Ощерясь, Бешеный отшвырнул плазмоган и бросился бежать. Следом кинулся еще один, малого росточку. Оба бандюка драпали, скача по гладкому льду, вжав головы в плечи и вовсю работая локтями.

Не думая ни о чем, Тимофей кинулся следом. «Жестокая ярость переполняла его» – это исписанное, затёртое выражение точно соответствовало внутреннему настрою Сихали. Он преследовал Айвена с холодной решимостью, испытывая простейшее, реликтовое желание – поймать и убить врага.

Чётким белым обрезом завиднелся край ледяного монолита. Айвен выскочил за предупредительную красную полосу, оттолкнулся и прыгнул. Следом сиганул Шорти Канн.

Сихали упал на колени, стал тормозить пятками и руками, прижиматься к скользкому льду всем телом и замер в шаге от стеклисто-просвечивающей грани.

Осторожно подтянувшись и глянув вниз, он увидел субмарину класса «Тетис». Подлодка плыла у подножия ледяной кручи, маленькая, как модель. Два человечка бултыхались между нею и айсбергом, взбивая голубую воду.

Тимофей досмотрел, как команда субмарины вытащила из воды Айвена и Перри, как они скрылись в люке, как «Тетис» срочно погрузилась и вытянутой тенью заскользила прочь.

– Ничего… – тихо протянул Сихали, памятуя, что на каждого Колобка найдется своя Лиса.

Благоразумно отодвинувшись от края, он встал и пошагал обратно.

Ему навстречу выбежал Рыжий.

– Ну, что? – выпалил он вопрос.

– Ушёл.

– Ур-род! Всё равно мы им такой Сталинград устроили, что прямо… Я с Белым одного молчуна из пленных разговорил – они нам подставу готовили! Ты представляешь? Будто это мы «гору» угнали, а ледоводителей пилами разделали…

– Да ну… – недоверчиво нахмурился Браун. – Откуда они вообще могли знать, что нас сюда перебросят?

– От Генерального Руководства, от кого ж ещё! Наталье ведь оттуда радиограмму дали? Ну, вот…

– Фантазёр ты, Ершов. А зачем им это? К чему вообще все эти сложности – ты подумал? Подстава… Расчленёнка… Это не их стиль, Шура. Шорти Канн – примитивный уголовник, у него всё просто: пиф-паф, ой-ой-ой. А здесь какая-то глупая, ненужная замысловатость, как у доморощенного драматурга из провинциального театра.

– Да, но Шорти таки был здесь! – привёл Рыжий последний довод, совершенно несокрушимый.

– Был, – согласился Тимофей.

– А может, это он нам так отомстить решил? – измыслил Ершов новую версию.

– И подался через два океана, лелея коварные планы?

– Ну, тогда я не знаю! – надулся Рыжий.

– Думаешь, я знаю? Пошли…

Китопасы к их прибытию уже полностью зачистили В-15А.

Ледонавигаторы тоже времени не теряли – пошерстив по жилым модулям, они хватали и волокли на суд и расправу выловленных пиратов, по дороге охаживая их увесистыми кулаками.

Киберы сносили мертвецов и аккуратно укладывали их в рядок. Пленных усадили рядом, задницей на лед.

– Раненые есть? – крикнул Арманто, надеясь на лучшее.

– Нема! – откликнулся Борис и несильно пнул ерзавшего на льду пленника. Тот злобно вытаращился, щеря зубы по-собачьи.

– Ну, что? – гаркнул ледоводитель. – Хапнули? Коз-злы! Фиг вам, а не айсберг!

И сложил здоровенную, тяжеловесную дулю.

Глава 13. Духи пучин

«Онекотан» на пару с «Тако-Мару» перевалил северный тропик. Прибавилось тепла, и экипаж плавучих баз подставлял солнцу все большие площади тел. Даже запахи иными стали – веяло с моря какими-то дурманами, ароматами дальних стран (а возникают запашки сии при заготовке копры и неправильном хранении скоропортящихся фруктов...). Киты тоже были довольны жизнью. Вволю наевшись кальмаров на искусственных пастбищах или с плавучих ферм, кашалоты переключались на развлечения – плыли по волнам, задрав хвосты, аки паруса, выпрыгивали из воды и рушились на бока, на животы или на спины, лишь бы брызги летели посильнее. А то затевали lobtailing – буквально втыкались в воду головами, так что над волнами одни хвосты торчали. Некоторое время киты пребывали в таком положении, покачивая лопастями, а затем со страшным ударом обрушивали хвосты на воду – и над океаном будто пушечный выстрел гремел. А уж когда целое семейство лупило по воде хвостами, создавалось полное впечатление солидной морской баталии.

Некоторые кашалоты обожали отдаваться на волю волн и, лежа на боку, помахивать над водой грудным плавником. Другие катались на волнах. Третьи весело вращались в воде, или плавали кругами, или устраивали «войну нервов» – мчались друг на друга, лоб в лоб, а в последний момент расходились. Короче говоря, резвились, как могли.

Браун уже полностью освоился с ситуацией. Он даже к запаху фонтанов привык. И вовсе они не зловонными оказались – запах от них шел скорее тонкий мускусный. Терпеть можно...

У Тимофея и свои любимцы появились. Например, мощный самец по кличке Чаби. Чаби был здоровенным кашалотом, он никому не давал спуску и в то же время был на диво терпелив. Сихали сам видел, как молодой самец, у которого гормонов было больше, чем мозгов, ударил Чаби в бок. Тот лишь посмотрел на юного идиота и ничего ему не сделал. А у того хватило ума отказаться от второй попытки...

Работа затягивала, отвлекала от посторонних мыслей, и схватка с гвардейцами, отлуп китокрадам, угон трисека, даже перехват айсберга – все это отошло на второй и третий план. Разговоров хватило на один-два вечера, а потом яркость впечатлений потускнела. Даже воспоминания о Викторе все реже посещали Тимофея – океан омывал и лечил душу, как живая вода. Да он и был ею.

Шел одиннадцатый час утра. Сихали Браун натянул синий комбинезон, но мягкий распах расстегнул до пупа – жарко. Утром он не завтракал, а часы обеда придутся на дежурство, поэтому желудок посовещался с мозгом и вывел компромиссное решение – подкрепиться сейчас, как завещал Винни-Пух.

Младший смотритель съехал на руках по перилам трапа на вторую палубу и прошел в столовую. Блок доставки готовых блюд предлагал пять вариантов комплексных обедов. Тимофей выбрал третий: борщик с ха-арошим кусочком свининки, с фасолью и ложечкой сметаны; толченка с отбивной и большой стакан киселя «тутти-фрутти».

Столовая была полна наполовину. Под открытыми иллюминаторами вдумчиво подкреплялись смотрители из звеньев Харина и Вальцева. Младший смотритель подсел к ним.

– Насыщаешься, человече? – пробасил Илья Харин.

– Насыщаюсь, батюшка, – смиренно ответил Тимофей, и за столами жизнерадостно грохнули.

– Тугарин! – заорал Самоа Дженкинс. – Тебя уели, Тугарин!

– Приятного аппетита!

– Житие мое, житие... – утробно вздохнул Илья. – Не животы пестуйте, но дух!

– Джамил! – воззвал Вуквун. – Рассказал бы, что ли, про китовые внутренности…

Джамил Керимов работал на китобойном комбинате в Петропавловске.

– Арманто, не шуткуй так! Я даже знаю, где ты это вычитал.

– Ну и что? Мне, может, приятно есть и слушать про китовые кишки! Их в каждом кашалоте по четыреста метров намотано, а потом они мякнут в этих твоих огромных отмочечных чанах и пахнут...

– Арманто, ты лирик.

– После обеда, граждане, я этого лирика урою!

– ...Сказал физик и приготовил для смертоубийства тяжелый тупой предмет...

– Голову!

Браун быстро прикончил борщ, расправился с отбивной и принялся за кисель. Кисель был в меру сладок и требуемой густоты.

– Скажи-ка, дядя Тима, – серьезно обратился к нему Самоа Дженкинс, – веришь ли ты... э-э...

– Ну, скажем... – перебил его Джамил и закатил глаза. – Мнэ-э... В морского змея?

– Вот-вот-вот!

– Как только увижу, – улыбнулся Тимофей, солидно отхлебнув, – так сразу же и уверую.

– Океан велик... – затянул «айболит», долговязый, очень бледный, веснушчатый человек со смешной фамилией Бубликов.