30 сентября, часа в два пополудни, 316-я дивизия остановила свой переход – Панфилов объявил привал. Густой лес скрыл и пехоту, и артиллеристов, всем хватило места. Клены да липы облетели, сквозили голыми ветвями, выдавая людское присутствие, зато густая хвоя прятала надежно.

Разведвзвод устроился как раз в молодом ельничке. Якушев разгреб прелые иголки, запалил небольшой костерок. Сухой хворост горел почти без дыма, а те струйки, что сочились-таки, рассеивались еловыми лапами – сверху не углядишь.

– Оживились что-то немцы, – сказал Марьин, глазами провожая «Юнкерс», пролетавший в вышине. – Всю неделю, считай, не показывались, а тут залетали…

– Знать, к наступлению, – сказал Исаев. – Примета такая.

– Похоже, – кивнул Абанин. – Немцы стягивают войска, скоро двинут. Ваня! Пошли, за тушенкой сходим.

– Есть, товарищ командир!

– Есть, конечно, – пошутил лейтенант, – не смотреть же на нее!

Народ разошелся, и Краюхин глянул на Исаева.

– Ты чуть не проговорился, – сказал он.

Марлен кивнул.

– Вывернулся же. Да и не думаю, что в штабах сплошь тупицы засели, не замечают ничего. Вон Качалов армию ведет – не по своей же воле? Наметили немцы направления главного удара, вот и мы рисуем на картах красненькие стрелочки супротив синеньких…

– А все же мы здорово историю изменили. Тот же Качалов – выжил, и армию сберег, и сил больше стало.

Исаев покачал головой:

– Это, конечно, важно, но все же… так, бои местного значения. А переломить ход войны… Об этом пока можно только мечтать.

– Нет, ну если 28-я армия задержит 7-й и 9-й корпуса вермахта, это будет здорово! Я же помню, как оно было тогда, в прошлый раз… уже и как сказать, не знаю!

– Я тебя понял, – улыбнулся Марлен.

– Ну, да. Тогда те корпуса скрытно покинули ельнинский выступ, сохранились и двинули на Вязьму в полном составе. А теперь они здорово обескровлены – наши их потрепали, как полагается. Да даже если в корпуса пришло пополнение, потери немцам мы же все равно нанесли!

– Да я согласен, Миха. Если 28-я будет стоять и биться, как надо, мы не пропустим немцев к Вязьме – и не будет котла. Или пусть даже и пропустим, но задержим, и наши успеют выйти из окружения. Это здорово, да, но под Киевом-то мы уже потеряли полмиллиона человек! Я ж тоже кое-чего читывал… Четыре дня назад мы потеряли под Киевом несколько армий. А через месяц немцы захватят Харьков.

Краюхин тоскливо вздохнул.

– И рассказать-то ничего нельзя…

– А что ты расскажешь? Вернее, кем представишься? Пророком? Или этим… «экстраскунсом»?

– Так в том-то и дело…

Дальнейший разговор был прерван – Якушев с Абониным принесли тушенку и хлеб. Вода в котелке вскипела, и Михаил заварил лесной «чай» из трав, листьев и поздних ягод.

Исаев глянул наверх. В небе кружила «рама»…

Глава 16

«Железный капут»

Двое «зольдатов» не спеша прогулялись в барак. Считая хиви ничтожествами, они их не опасались. Да какой истинный ариец испугается жалкого унтерменша? К тому же безоружного.

Тимофееву оба немца напоминали Жранкеля и Дранкеля из «Каламбура».

Прогрюкав сапожищами, они ввалились в блок и сразу увидели «Макса Отто Бользена».

«Жранкель» мотнул стволом винтовки:

– Шнелле!

И это было последнее слово, которое он произносил в своей жизни, – «капмессер» вошел немцу в левое ухо. Дранкель заработал удар заточкой в правое.

В «спальном помещении» никого не было – заговорщики выгнали всех хиви под предлогом влажной уборки. «Зольдатиков» мигом подхватили за руки и ноги, отволокли в подсобку и стащили кители. Их тут же напялили на себя Доржиев и Подало. Каски на голову, «маузеры» в руки – «Дойчланд юбер аллес!»

Хан не слишком смахивал на немца, но кто будет приглядываться? Хиви всегда старались держаться в стороне от фрицев, а унтер… С ним будет отдельный разговор.

– Пошли.

Тимофеев зашагал к выходу из барака, Цирендаши с Остапом держались позади него. Жорож с Паленым к этому времени должны уже маячить поблизости от «Опеля».

– А пропуск? – спросил Виктор, не поворачивая головы.

– А унтер уже все пробил, и печать в комендатуре шлепнул, – сказал Доржиев. – Он первым вышел и послал… этих.

– Понятно.

Тимофеев с самого утра был на взводе, напряжение натягивало нервы и сковывало мышцы. Пальцы дрожали, как у похмельного, зубы постукивали, сердце колотилось.

Сейчас все решится. Или они выиграют, или проиграют.

И переиграть не получится, больше им шанса не представится. Просто потому, что сегодняшний провал тождественен смерти.

Не получится ничего – их поймают и расстреляют. Или убьют при попытке к бегству. Так что выбор невелик.

А выиграть так хочется!

Уйти с этого «скотного двора». Никогда даже не вспоминать бесконечные допросы в «Сатурне». Не видеть эти проклятые арийские рожи!

А «Опель» все ближе…

Унтер-офицер стоял около кабины, лениво затягиваясь сигареткой и вертя в пальцах раскрытую пачку «Империума».

Неподалеку курил водитель. Сдвинув пилотку на макушку, он лениво обходил грузовик, пиная скаты носком сапога.

Заметив «зольдатиков», ведущих «Бользена», унтер жадно затянулся в последний раз, хотел было выкинуть окурок, но тут к нему на полусогнутых, растягивая губы в умильной просительной улыбке, приблизился Николаенков, бормоча:

– Битте, битте… Раухен…

Скривившись, унтер щелчком отправил чинарик Жорожу – тот метнулся его поймать и оказался совсем рядом с немцем.

Николаенков провел молниеносный удар щуплому унтеру в висок. Того, уже мертвого, отбросило к машине, но Виктор не дал ему упасть.

Тут же нахлобучив фуражку себе на голову, Тимофеев передал тушку немца Жорожу. Быстро стянул ремень и китель, напялил на себя и залез в кабину.

Если бы кто раньше сказал ему, что он сможет проделать все настолько быстро – за какие-то секунды! – то Витька не поверил бы. Уже сидя на переднем сиденье, он выдохнул.

На сиденье лежал «шмайссер» унтера.

Пригодится в хозяйстве…

Тут же за руль уселся Остап и завел двигатель.

– А… – начал Тимофеев.

– Паленый вместо меня! – ухмыльнулся Подало.

– Ага…

Виктор глянул в заднее окошко. Двое «конвоиров» сидели у борта – Доржиев и Паленый, а Николаенков смирно поместился в кузове. Там же лежали трупы немцев – унтер-офицера и водителя.

– Надо от трупаков избавиться, – нервно сказал Виктор.

– Надо сначала выехать отсюда, – парировал Остап и тут же улыбнулся, сверкнув «фиксой»: – Не боись, прорвемся!

Грузовик неторопливо развернулся и покатил к воротам. Двое охранников шустро отворили их, и Тимофеев небрежно козырнул им – бывайте здоровы!

«Опель» выехал за пределы лагеря и свернул на север. Тут же по кабине постучали, и вниз свесилась голова Доржиева.

– Мимо кустов поедешь, притормози, – сказал Хан.

– Усек!

Грузовик сбавил скорость, съезжая на обочину, где разрослись высокие густые кусты да бурьян, и оба мертвых тела были преданы земле. Проследив за «похоронами» в зеркальце, Остап добавил газу и поехал дальше.

Тимофеева не успокаивала эта видимость свободы, он все еще находился в Смоленске, на оккупированной территории. У них есть максимум несколько часов, а потом в «Сатурне» несколько удивятся задержке, станут спрашивать, где унтер, где хиви. Начнутся поиски, обнаружатся трупы. И поднимется тревога.

Значит, что? Значит, надо им побыстрее убраться из опасного района, уходить в леса…

Думая об этих вещах, Виктор наблюдал за происходившим вокруг и насторожился не сразу. Что-то немцы зашевелились…

– Слушай, а какое сегодня число?

– Здрасте! – воскликнул Подало. – Тридцатое с утра!

– Ага… Немцы начинают наступление.

– Какое наступление?

– На Москву! – брякнул Тимофеев.

– Да?! – оживился Остап. – Здорово!

– Здорово?

– А то! Ты поглянь, сколько техники бегает. Затеряемся!