Подходя с запада, танки остановились на Шпандауэрштрассе. Ландвер-канал плескался впереди.

Репнин прижался к нарамнику. Господи, как он устал…

Но как тут отдохнешь, если бой продолжается?

Вон горят и рушатся дома на Берлинерштрассе, грохот сотен орудий сливается в общий несмолкаемый гул, дым и пыль закрыли солнце и небо.

Еще немного, еще чуть-чуть…

…Поредевшая бригада пробивалась к главной площади Берлина – Александерплатц. Немцы закрепились на перекрестке двух больших улиц. Фаустники притаились в люках подвалов, у разбитых окон, на чердаках.

А баррикады взяли перекресток в кольцо.

Первым пошел разведочный танк. Приблизившись к перекрестку, он тут же вызвал на себя огонь немцев, и танки, изготовившиеся во «второй линии», тут же «удалили» огневые точки – в воздух полетели кирпичи, куски дерева, штукатурка.

Закопченные артиллеристы выкатывали орудия на новую позицию…

…Облизав пересохшие губы, Геша разглядел в оптику мрачную громаду полицей-президиума. Его громоздкие сообщающиеся корпуса с внутренней тюрьмой, большими пристройками и колодцами-дворами занимали целый квартал у Александерплатц.

Полицей-президиумом занялись гаубицы, «Зверобои» и тяжелые танки. Справились как-то.

Пехота штурмовой группы шла рядом с танками. Разбиваясь на мелкие отряды, пехотинцы занимали выходы во двор и лестничные клетки, взбирались на верхние этажи, спускались в подвалы.

И зачищали очередной дом.

Репнин наблюдал, отдавал приказания как заведенный и далеко не сразу понял, что большое темное здание впереди, совсем рядом, и есть Рейхстаг.

В тот же день, 30 апреля, Егоров и Кантария водрузили знамя Победы над куполом Рейхстага. Было 22 часа 50 минут.

Репнин молчал и улыбался, а его экипаж надрывался, свистел, орал «ура!»… Радовались люди.

1 мая состоялся короткий митинг, на котором зачитали первомайский приказ Сталина. Гитлер вроде бы застрелился, но безоговорочную капитуляцию немцы отвергли.

«Додавим!» – серьезно сказал Бедный, и этой краткой речи все зааплодировали.

А в краткие минуты передышки командир 1-й гвардейской танковой бригады прошел к Рейхстагу и, не жалея трофейного кинжала, расписался: «1 мая 1945 года. Дошел до Берлина. Г. Репнин».

Эпилог

Москва, Кремль.

9 мая 1975 года

Репнин поднялся из-за стола и приблизился к окну. Оттуда открывался привычный вид на Арсенал.

Геннадий Эдуардович медленно прошелся по кабинету. Он не стал тут ничего менять после смерти Сталина, только велел убрать портреты Кутузова и Суворова. На стенах с тех пор остались лишь две картины – с Владимиром Ильичом и Иосифом Виссарионовичем.

Годы, годы… Как же они стали быстро проходить после сорока! А теперь и вовсе заспешили. Вряд ли он доживет до 2015-го. Хотя… Тогда ему исполнится девяносто один. Исполнится ли?

Будет он доживать свой век на госдаче и давать мудрые советы преемнику… Или преемнице?

Это вряд ли, народ не готов к тому, чтобы Советским Союзом руководила женщина.

Репнин вернулся к окну. По Кремлю гуляли туристы, издалека глухо доносились звуки маршей. День Победы.

Подумать только… Тридцать лет прошло. Вся жизнь.

Ну, это ты перебрал, Геннадий Эдуардович. Тебе всего пятьдесят один. Красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил.

Жена тоже красавица. Дочечка – и вовсе прелесть.

Живи да радуйся.

Репнин поймал себя на том, что неотрывно смотрит на портрет Сталина. Он прекрасно помнил разговор с вождем, когда Иосиф Виссарионович затронул тему партийной деятельности.

Затронул – и «раскрыл» ее.

В 45-м «генерал-майора Лавриненко» назначили руководить Республикой Ганновер, и он воспринял это без испуга, хотя доля неожиданности и была велика. Назначение стало как бы экзаменом – Сталин хотел убедиться, что задатки политика в его «доверенном» могут развиться в способности.

Репнин не слишком оглядывался на Москву, ему было интересно. Власть для него являлась не целью, а инструментом, орудием для устройства жизни к лучшему.

Больше двух лет, вплоть до выборов в бундестаг 1948 года, генерал-майор справно исполнял свои обязанности. Разгребались завалы, чинились мосты и дороги, восстанавливались предприятия.

Безработица падала, доходы росли, а с саботажниками, диверсантами, бандитами расправлялись по законам военного времени. Уже в 1946 году заводы Республики Ганновер эшелонами отправляли продукцию в Советский Союз.

В общем, экзамен он сдал. Когда Репнина перевели в Москву, напряга стало больше. Врагов хватало, вот только бороться с ними напрямую уже было нельзя. Ничего, справился – Хрущев, Маленков и Булганин угодили в 51-м под трибунал, Берия вернулся рулить МВД. Да многих он тогда подтянул…

А в 1954-м на первой полосе газеты «Правда» появился большой портрет – «Председателя Совета Министров СССР Д. Ф. Лавриненко». Тогда Сталин в последний раз принял его в этом кабинете как хозяин. Они долго говорили в тот день, обсудили массу планов, а вечером вождь покинул Кремль, оставив Репнина одного.

Нет, Сталин продолжал оставаться генсеком и в президиумах сиживал по-прежнему, но звонил всего два раза – в 55-м, когда запустили первый спутник, и во время путча в Будапеште, в 56-м. А на следующий год вождь умер.

В Мавзолее разместили второй саркофаг, гранитную плиту над входом заменили на другую, где соседствовали два имени: «ЛЕНИН» и «СТАЛИН».

Вести великий и могучий корабль с названием «СССР» Репнину было в чем-то легче – за ним было знание будущего, о котором никто никогда так и не узнал, даже Наташа.

Но легче не значит легко. Чтобы начать экономическую борьбу с Западом, следовало менять очень многое. Отказаться от «штурмовщины» и «уравниловки», дать предприятиям право самим назначать цену на свою продукцию, самим выбирать поставщиков и потребителей, избавляться от лодырей и прогульщиков. А вот у министерских чиновников и партийных секретарей надо было, наоборот, отобрать власть.

Спасибо товарищу Берия, помог выстоять в этой войне, да и не он один – в 1959-м, когда полетел Гагарин, рабочие и крестьяне впервые лет за сорок вышли на демонстрации. Они несли над собой торопливо намалеванные плакаты: «Мы – в космосе!», «Мы – за!», «Долой волокитчиков!», «Долой комчванство!», «Даешь социализм!», «Тов. Лавриненко, мы с тобой!».

Тяжко приходилось. Бывало, по двое суток не спал, как на фронте. А это и был фронт! Помнится, Евтушенко наваял поэму «Командарм», в которой воспел «подвиги» предсовмина.

Уже в 64-м рост ВВП вплотную приблизился к девяти процентам. Строились ГЭС, строились заводы, строилось жилье. Четырехполосная автострада протянулась от Ленинграда до Владивостока. Западные банки охотно покупали советские БЭСМ, игнорируя дорогие и слабосильные компьютеры Ай-Би-Эм. Европейцы ездят на «Волгах», летают на «Ил-86» и «Ту-144».

До полной победы еще далеко, но успехи налицо, наступление продолжается. СССР пока довольствуется вторым местом после США, но вот Академгородок под Новосибирском уже затмил Силиконовую долину по части инноваций, а Наташа уверяет, что даже в Сталинграде или в Красноярске можно без очереди купить модные сапожки или колбасу тридцати сортов…

…В кабинет заглянул секретарь.

– Дмитрий Федорович…

– Иду, иду.

Репнин быстро натянул пиджак, поправил галстук и покинул кабинет.

– К параду все уже готово, Дмитрий Федорович. Личный состав выстроен, техника на подходе.

– Отлично, – кивнул Геннадий Эдуардович.

Он спустился в подземный переход, отделанный белым кафелем, как где-нибудь в метро, и вышел в «правительственной комнате» Мавзолея. Оттуда поднялся на трибуну.

Пожал руку Громыко, Косыгину, Берия. «Совсем поседел Лаврентий Павлович…»

Оглядев Красную площадь, выстроившиеся колонны, Репнин глубоко вздохнул. Ради этого стоило бороться и жить!