– И тих! – добавил маленький, черноволосый Нгуэн, инженер-гастроном.

– Нишкни! Вот, вроде ж всего каких-то шесть кэмэ, а сколько там всего! Тот же змей...

– Кстати, его видали в позатом году примерно в этих местах. Под нами Северо-Западный хребет. Наверное, змеюка в тамошних каньонах ховается...

– Ты не о Шаттоке ли вспомнил?

– О нем. Дэн Шатток оценил эхо-сигнал в тридцать метров. В середке потолще, на концах поуже...

– А помнишь случай с яхтой «Тамар»? Тоже ж думали, что внизу змей, а спустились – там полузатопленный ствол сосны Дугласа! Плывет себе, и плывет, и змея изображает...

– Но эхо-сигнал у Шаттока двигался! Извивался! Может сосна извиваться?

– Все равно... Правильно, вон, Сихали говорит – сигнал не пощупаешь.

– Эх, нету в вас романтического восприятия жизни!

– Иди ты со своей романтикой...

– А помните, Станислас еще рассказывал о глубоководных пауках? Их точно видели! Они где-то к югу от Бонин гнездятся. Или к северу…

– Или к центру Земли! Мало ли что видели в океане. Ты мне его доставь, того паука, и предъяви! Чтоб я его мог разобрать и посмотреть, как он там устроен и из чего его такого сделали.

В столовую вошел Боровиц, и гвалт несколько унялся.

– Приятного аппетита, – вежливо сказал главный смотритель, и все очень удивились.

Оглядев насыщающихся, Станислас остановил начальственный взор на Брауне:

– Тимка, ты как, поел?

– Насытился, – улыбнулся Сихали.

Дохлебав кисель, он встал из-за стола и вышел с сегундо в коридор.

– Надо срочно смотаться на восток, – сказал Станислас, – там один городишко стоит, Форт-Эбисс, а не доходя до него поле конкреций имеется... Короче, на танке-батискафе ждет больной, а рейсовая субмарина, как назло, чинится на Гавайях. Сходишь туда, подбросишь Марину...

– Сходим, – кивнул Браун. – А дежурство?

– Рыжий тебя заменит.

– Ладно, я пошел.

– Давай... Маринке я скажу, чтоб к докам шла.

– Ага…

Когда Тимофей спустился на доковую палубу, Рожкова уже ждала его. Она стояла с чемоданчиком, типичная бидструповская женщина – грудь высокая, стоячая, талия тоненькая, двумя ладонями обхватишь, бедра крутые, амфорные, ноги… Ах, что за ноги!

Последнее выражение Сихали произнес вслух, и Марина рассмеялась. У ее прекрасных ног лежал штабель спецгруза – медбокс, малые регенерационные блоки, диагност, роботоинструменты.

– Все свое таскаю с собой? – пошутил Браун.

– Ага! – пленительно улыбнулась Марина, и чтото в младшем смотрителе ворохнулось, что-то ретивое, обычно отдающееся в ребро при наличии седых волос в бороде.

– Прошу! – придвинул он трап. – Залезай, я подам...

Погрузив медоборудование, Тимофей юркнул в люк. Груз уложили прямо в переходнике.

Младший смотритель, сгибаясь и разворачиваясь боком, просунулся в рубку. Рожкова сидела на месте бортинженера и с любопытством оглядывалась.

– Я первый раз в «Орке»! – призналась она.

– А с тобой тут уютно, – улыбнулся Браун и пролез на место водителя.

– К спуску готов, – доложил он по рации.

– Спуск разрешаю, – сказал Арманто, скучавший на дежурстве.

Пластметалловые шторы дока распахнулись, и внутрь полезли лапы манипуляторов крана.

– Ай! – пискнула Марина.

– Не бойся, – улыбнулся Тимофей. – Сейчас нас за шкирочку, и...

Манипуляторы осторожно, но крепко ухватились за субмарину, вынесли ее наружу и опустили на воду, затененную двумя корпусами катамарана.

«Орка-1» выплыла прямо в стадо кашалотов – темные силуэты китов скользили, навевая пасторальные ассоциации – буренки на лугу, позвякивающие колокольцы, босой пастушонок, разомлевший в стогу...

Было тихо, океан до краев растекся соленой влагой, гладкой и синей. И по всей этой глади и сини плыли кашалоты.

– Ух ты! – выдохнула Марина. – Интересный ракурс!

– Ты лучше за корму глянь, – улыбнулся Браун. – Местный мачо с охоты вернулся.

– Како-ой!..

Вода за кормою субмарины потемнела, и вот громадное черное тело кашалота с шумом и брызгами вырвалось на свежий воздух. В китовой пасти был закушен молодой кальмар метров десяти в длину, серые щупальца его извивались в последнем усилии жизни.

А рядышком с громадным самцом резвились китята. Они нашли оторванный поплавок от вертолета и играли с ним. Один китенок хватал поплавок вспухшими деснами и, фыркая, трепал его, как щенок – хозяйский тапок. Друзья-товарищи пытались отнять игрушку, тянули на себя, подплывали снизу, бодали... Единственно, что детского визга было не слыхать, одни щелчки и трески, да и те в ультразвуковом диапазоне.

– Марин, глянь сюда! – показал Тимофей на иллюминатор правого борта. – Видишь парочку? Это он и она...

Справа от субмарины плыли кашалот и кашалотиха. Кит порою касался подруги плавником, задевал хвостом, терся боком. Решившись наконец, он всплыл повыше самки и прижался к ее необъятной спине.

– Что он делает? – удивилась Марина.

– Ухаживает!

Кашалот набрал скорость и на ходу игриво прижался к брюху кашалотихи. Обогнал ее и перевернулся кверху пузом. Опять обернулся глянцевой спиной... Кит проносился перед китихой, расставив плавники в стороны, и так изгибаясь, и эдак, но та – ноль внимания, фунт презрения. Рано, дескать, о сексе думать! Не весна, чай...

– Погружаемся! – весело сказал Сихали и раскрутил штурвальчик.

Зеркалистая пленка поверхности скрыла небо, голубая вода заполнила все окрест, резко сужая поле зрения. «Орка» погружалась, и голубизна постепенно переходила в спектральную синеву, в густеющий фиолет, а потом надвинулась тьма.

«Так я до утра буду спускаться», – подумал Тимофей.

– Ты пристегнулась? – спросил он и бросил субмарину вниз почти отвесно.

Чернота, плотная и вязкая, обступила аппарат. Если бы не мелькали изумрудные цифры батиметра, можно было подумать, что лодка завязла в смоле – и не туды, и не сюды. Потом вверх посыпался светящийся планктонный «снег», и стало веселее. За бортом стояло плюс тринадцать, любимая температура кальмаров. А вот и они, головоногинькие...

Плотная стая архитойтисов парила в потемках. Кальмары спаривались. Самцы метров в десять длиною шли слева и выше самок, окутывая подруг мантиями. Усилием брюшного плавника они вводили запас спермы в полость мантий самок.

– Что за удовольствие... – проворчал Браун. Рожкова хихикнула. А сатурналии продолжались.

Когда к спаривающемуся самцу приближался соперник, удачливый любовник менял окраску и отгонял третьего лишнего. А вот два кальмара кружат вокруг прекрасной кальмарихи и совершают сложные маневры, пока один не спускает чернила-сепию и не уплывает прочь.

– Слабак, – прокомментировала Марина.

Любовные касания длились всего несколько секунд, после чего удовлетворенная самка ныряла вниз – метать икру.

Субмарина заскользила следом, обгоняя кальмарих. Тревожно запищал локатор, предупреждая о близости дна. Младший смотритель перевел субмарину в горизонталь, и батиметр остановился на отметке «4552».

Показалось дно, покрытое, будто снегом, белым глобигериновым илом. В свете прожекторов всплывали облачка осадков – кальмарихи проворно закапывали пряди и кисти икринок в рыхлый ил и утрамбовывали кладку.

Субмарина слегка качнулась, в лучах прожекторов заблестела морда кашалота, черная и блестящая, словно лакированный эбен. Молниеносно развернувшись, кит нанес удар головой в спуток щупалец молодой кальмарихи и схватил ее зубами. Десятиметровая кракенша весом полтора центнера извивалась, пытаясь вцепиться присосками киту в морду. Кашалот раздраженно встряхнул свою добычу. Изогнутый клюв кальмарихи разодрал гладкую кожу на «лбу» кита, обнажая белый волокнистый жировой слой. Кашалот, резко работая хвостом, пошел вверх.

– Охотничек... – выдала комментарий врачиня, вглядываясь в темноту за прозрачным колпаком, прикрывающим рубку сверху.

На экране биооптического преобразователя абиссаль представилась бесконечной плоскостью, покрытой мегарябью  [34] и уходящей в серую мглу. В иллюминаторе красок было не больше.