Да и зачем лишние проблемы создавать, особливо, ежели «кузнец Андотт» с нечистью знается?..

Поманив Костю, Хёгни качнул факелом и сказал:

– Будешь сидеть здесь. Погребешь вместе с Оддом Бирюком. Одд вывихнул левую руку, заменишь ее своими двумя. Если получится.

– Получится, – уверенно заявил Плющ.

– Ну-ну, – проворчал рыжий. – Видали мы таких прытких…

Костя присел на скамью – одиннадцатый рум справа – рядом с плечистым мужиком лет тридцати с лишним.

Лица его было не разобрать, несколько факелов не могли разогнать ночную черноту.

В короткой кольчуге, из-под которой выглядывал засмальцованный поддоспешник, в кожаных штанах, мужик ощутимо вонял застарелым потом, кожей и гарью.

Сопя, он оглядел Костю.

– Звать как?

– Эваранди. А ты – Одд?

– Он самый.

Затрубил рог. Викинги забегали, поспешая занять свои места.

Круглые щиты увешали оба борта «Черного лебедя», швартовы были отданы, а Хегни занял место кормщика.

Сидя лицом к корме, Костя различил Гунульфа – сэконунг стоял у борта и зычно отдавал приказания «Морскому коню» с «Вепрем волн» – снеккам, отчаливавшим следом.

– Весла на воду!

– Чего ждешь?! – рявкнул Одд Бирюк. – Весло хватай!

Плющ подскочил и бросился к козлам, на которых сохли весла, споро разбираемые гребцами.

Одд вынул затычку из гребного лючка, и Константин просунул в него весло – весьма увесистое, вытесанное из мелкослойной сосны, длиной в два человеческих роста.

Ну это еще ничего – кормовые, а пуще того носовые весла куда длиннее будут. Это потому, что гребцы, сидящие на носу или ближе к корме, располагаются повыше, чем те, что посередке, а весла должны доставать до воды все разом, не вразнобой.

Была и еще одна тонкость: орудующим гребями на носу не только тяжелее всех приходится, они же и первыми бросаются в бой, когда корабль пристает к берегу. Оттого места впереди считаются самыми почетными.

– Цепляйся, – буркнул напарник, и Эваранди ухватился за рукоять.

Он частенько, бывая на Шаморе [797] , брал лодку напрокат, так что с греблей был немного знаком. Да и Маннавард поднатаскал его изрядно.

Однако оказалось, что скедия и драккар – это две большие разницы. Костя то сильнее, чем надо, тянул весло, то давал слабину.

Не поспевал за сидевшим впереди или излишне торопился. В общем, мешал Бирюку, как мог.

Викинг сопел все свирепее, но Плющ в конце концов приноровился-таки, попал в лад. Вернее, в лад попадал Одд, а он лишь добавлял ему силы.

Выбравшись на середину залива Троллей, корабли повернули к морю.

На мысу, что располагался с юга, и на том, что лежал севернее, горели большие костры, разожженные викингами, – это были своего рода маяки.

«Поджигателей» подобрали снекки, несколько отставая, и «Черный лебедь» первым покинул Тролльвик.

Да и потом гребцам на драккаре было трудней – за кормой на буксире тащился кнорр Андотта. Не бросать же…

– Суши весла! Поднять парус!

Костя дернулся было вскочить, но Одд буркнул:

– Сиди. Без тебя справятся. Весло на место положь.

Громадный парус был почти невидим и различался лишь тем, что его прямоугольник застил звезды.

Сэконунг, по всей видимости, не решился идти коротким путем вдоль берега, а следовал на запад, чтобы там, в открытом море, описать дугу и войти в устье Стьернсванфьорда.

Драккар ощутимо закачало, приподнимая нос и опуская корму, валя вперед и вскидывая «драконий хвост», венчавший корму. Океан!

Соленая пучина шумно дышала в темноте. Посвистывал в снастях ветер, поскрипывали деревянные члены корабля.

Костя представил себе колоссальный водоем, где драккар не скорлупка даже, а так, еле видимая соринка, занозинка.

Впрочем, Одда мысли о великом не посещали. Покашляв, покряхтев, викинг сполз со скамьи и растянулся на палубе, подложив под голову сумку с доспехами и шлемом. Через минуту он уже похрапывал. Наверстывали упущенное и все остальные.

Один Хёгни по-прежнему восседал у рулевого весла.

Кормщик поглядывал на звезды, на волны, слушал ветер, следил за течениями. Один раз даже опустил руку, ловя рукою брызги, и попробовал воду на вкус.

Небо было ясное, а воздух в IX веке, лишенном заводов и пароходов, обходившемся пока без мириадов дымящих труб, был чище чистого.

Поэтому и света звезд хватало, чтобы различить свою руку или высмотреть свободное место.

Ну разлечься и вытянуться Косте не удалось – «плацкарта» была уже занята, но кое-как он устроился.

Повертевшись с боку на бок, Эваранди подумал, что он вовсе не на увеселительной прогулке, и тихонечко двинулся к мачте, рядом с которой находился трюмный люк. Ежели кто поинтересуется, куда он нацелился, то получит достойный ответ: «Ищу, куда упасть да поспать хоть часок!»

Возле трюмного лаза он обнаружил Валеру.

– Выпустить решил?

– Да не-е… Ты чё? Враз порешат…

– Ну хоть откроем…

Бородин прилег на палубу и нащупал щеколду.

И как дать о себе знать? У викингов сон чуткий.

Не придумав ничего лучшего, Валера тихонько постучал: три удара подряд, три вразбивку, три подряд.

Не бог весть что, зато сигнал SOS известен всем, даже не знающим азбуки Морзе.

Вскоре из трюма донесся приглушенный шепот:

– Валета, это ты?

– Я, дед. Щеколда открыта!

– Ага, понял…

Поозиравшись, Костя успокоился – экипаж «Черного лебедя» продолжал дрыхнуть. Заметят ли викинги, что люк открыт?

Утром будет видно – в обоих смыслах.

Определенного плана у Эваранди не существовало, он просто создавал возможности для будущих действий. А уж как там дело повернется, время покажет.

Одно он уяснил для себя: Эльвёр надо помочь добраться до дома. И валеркиному деду.

– Расползаемся.

– Ага…

– Сумка с собой?

– Вот.

– Дай мне.

Тихонько вернувшись к своей скамье, Плющ кое-как устроился покемарить. Разобрав стон Одда, он тихо сказал:

– Слышь? Испей моего лекарства!

– На кой оно мне? – отозвался викинг. – Руку мне вылечит?

– Руку, может, и не вылечит, зато боль снимет. Хоть выспишься.

– Ну давай…

– Один маленький глоточек, – предупредил его Эваранди, доставая болеутолитель из сумки.

– Давай, давай.

Хлебнув, Одд опустился на «спальное место».

– Что-то незаметно, – проворчал он.

– Ну, не сразу же. Погоди малость…

Костя уже задремывал, когда до него донеслось удивленное ворчание:

– Ты глянь, действует!

Улыбнувшись, Плющ закрыл глаза. Отношение его к миру стало странным.

Вроде как они с Валеркой определились, кто у них тут друг, а кто враг.

Валеркина бабушка в Сокнхейде, значит, там как бы наши, а они пока в глубоком тылу противника.

Тьфу ты, в передовых частях вражеских войск.

И что ему прикажете ощущать? Ненависть?

Да, спору нет, с Хёгни он бы рассчитался да и Гунульфу бы всыпал. А с Оддом как быть? Рука ведь не поднимется клинок всадить напарнику.

Вот и думай…

Эваранди повздыхал маленько да и уснул.

Сон был разрывчатый и непонятный. Сначала он за кем-то гнался, потом устремлялись в погоню за ним. А после был подъем.

– Спустить парус! – приказал сэконунг.

Костя протер глаза и разглядел почти что над собой полосатый парус.

Было то пограничное время между ночью и днем, когда свет почти не отличим от тени и весь мир прячется за привиденческими одеждами. Но уже смутно виднелись горы, их зубчатая линия вырисовывалась на фоне серевшего неба. А вот волны едва проглядывали, колыхаясь под пеленой тумана, к счастью, редкого.

– Весла на воду!

«Черный лебедь», словно полусотней лап загребая, медленно двинулся к устью Стьернсванфьорда, погруженного в глубокий сумрак.

Незнакомый Плющу дылда с рыжими косичками, спущенными на могучую грудь, стоял на носу драккара и длинным шестом промерял глубины.

Построить корабль стоило больших трудов и затрат и потерять его, посадив на камни, было бы верхом безрассудства.