И немцы не нашли ничего лучшего, как сдаться в плен англичанам.

А войска 1-го и 2-го Украинских фронтов продвигались на восток и на север, до Гамбурга и Киля.

Именно в тех местах гитлеровцы собрали последние силы, укрепив рубежи на Эльбе, а когда РККА прорвала все линии глубоко эшелонированной обороны, перешли в наступление.

В бой были брошены все резервы, даже старики и подростки, для которых Германия была превыше всего.

Отбросить советские войска не получилось, но и продвинуться особо Черняховскому и Ватутину не удалось – немцы стояли насмерть.

Иные участки были труднопроходимы для танков не из-за бетонных надолбов или рвов, а из-за массы фаустпатронщиков, жаждавших подстрелить хоть один русский танк.

Катуков не позволял своим людям проявлять чудеса героизма, а просто вызывал ВВС – штурмовики и бомбардировщики старательно расчищали путь танкам. Иногда с той же задачей справлялись артиллеристы, после чего по изрытому снарядами полю, как по волнам, отправлялись танки-тральщики – вдруг какая мина уцелела?

Каждый километр давался большими усилиями и тратами, снабженцы едва поспевали с подвозом боеприпасов и топлива.

Правда, у немцев все обстояло еще хуже – синтетический бензин, годный для немецких танков, кончался, его цедили литрами, а бензин высокооктановый, которым «питались» самолеты, и вовсе был у нуля.

Такое горючее можно было изготовить лишь из нефти, а Германия была полностью отрезана от промыслов в Румынии или Венгрии. На последних резервах вылетали «Юнкерсы», чтоб отбомбиться, и частенько без сопровождения «Мессершмиттов» – на истребители топлива не хватало.

В бой шли «Тигры» – обычные и королевские, «Пантеры» и САУ, показались даже первые турбореактивные самолеты – «Мессершмитт-262». Ресурс их ТРД был очень мал, всего двадцать пять часов, при этом самолет выходил очень капризным – взлетать и садиться ему надо было на исключительно бетонную полосу, не менее полутора километров длиной.

Тем не менее эти самолеты со слегка стреловидными крыльями летали, грозя поршневым «Ла» и «Якам», а самое главное – им требовался не бензин, а тяжелый керосин, а то и вовсе солярка.

Если бы эти самолеты появились годом-двумя раньше, то они бы многое могли изменить на фронте. Но не теперь.

Лишь после нового, 1945 года получилось переломить ситуацию, и наступление продолжилось. В феврале советские летчики опробовали, обкатали в бою первые реактивные «МиГ-9» [966] .

Наш двигатель обладал вчетверо большим ресурсом, самолет получился надежным, и реактивные «мессеры» полетели с небес по тем же траекториям, что и их поршневые собратья.

Много сил отвлекалось на удержание уже занятых территорий, разрозненные группы СС и недобитков из вермахта гуляли по тылам РККА, устраивая нападения и диверсии, поэтому несколько полков НКВД было переброшено для борьбы с немецкой «атаманщиной».

К весне 45-го стало ясно, что сопротивление бесполезно и «Гитлер капут», но в бункерах рейхсканцелярии все еще мечтали о реванше, измышляли бредовые планы не то чтобы спасения, а разгрома советских войск. Мечты, мечты… где ваша сладость?

Мечты ушли, осталась гадость.

В конце марта, после боев за Данциг, Катуков получил приказ выдвигаться к Одеру, на помощь 1-му Белорусскому фронту.

Утром 16 апреля 1-я танковая бригада в составе передового отряда 8-го гвардейского мехкорпуса с приданными частями (полк САУ, полк ЗСУ, дивизион «Катюш») сломила оборону противника на господствующей высоте и заняла Заксендорф, что на Зееловских высотах. Эта гряда высот тянулась по левому берегу старого русла Одера, всего в пятидесяти километрах восточней Берлина. Вдоль высот был выкопан ров глубиной три метра и шириной в три с половиной, полоса обороны имела сплошные траншеи, изобиловавшие дзотами, пулеметными площадками, окопами для орудий.

Пехоте приходилось туго – земля сырая, чуть копнешь лопаткой, и выступает вода. Слякоть, дождик моросит.

Артиллеристам тоже доставалось, но 17 числа им повезло – танки 1-й гвардейской доставили на себе и ящики со снарядами, и горячую пищу в термосах, и самое главное – почту.

Пушкари сидели в ровике, по колено в воде, и читали письма всем расчетом. Рядом рвались мины, артиллеристов обдавало землей, а они лишь стряхивали ее и самозабвенно читали, читали, читали…

Вскочат, обстреляют фрицев по приказу, чтоб отбить атаку, и опять за письма. Писем было много, дотемна прочесть все не поспевали. Артиллеристы бы и при свете бензинок продолжали чтение, но нельзя было – противник в ста метрах залег…

Разгорелось сражение, поражавшее своим диким неистовством – 9-я армия вермахта, стоявшая здесь, таяла с каждым часом, но упорно цеплялась за каждую пядь немецкой земли.

Командование 8-го гвардейского мехкорпуса закрепило за 1-й танковой большую группу «горбатых» – двенадцать штурмовиков «Ил-2». Репнин мог их вызывать напрямую, когда приходилось туго. А туго было почти всегда.

То и дело Борзых, ловко заряжая орудие – приноровился! – бубнил в микрофон: «Марс! Марс! Уточняю цели… Вражеские танки в количестве до двадцати машин в лощине западнее высоты десять запятая три готовятся к контратаке. Сообщите, ясно ли слышали меня?»

А с воздуха отвечают: «Понял, понял, цель вижу, иду в атаку…»

Потеряв несколько экипажей, танки бригады просочились по дефиле железной дороги и шоссе, где немцы не могли достать их прямой наводкой, и выбили противника со станции Дольгелин – это стало решающим боем. Зееловские высоты были захвачены.

24 апреля, заняв Максдорф и Требус, действуя совместно с мотострелками, бригада переправилась через Шпрее с выложенными камнем берегами, давя гусеницами байдарки у лодочной станции, и вступила в бой за Йоханнисталь, пригород Берлина.

В тот же день 1-я гвардейская одолела канал Тельтов, заняла Нойкёльн и пять дней подряд вела ожесточеннейшие уличные бои, в которых погиб подполковник Кочетков.

Жукову, Черняховскому, Рокоссовскому предлагали не штурмовать Берлин, а взять его в осаду, как Вену. Столица Австрии продержалась пять суток, и каждую ночь все новые и новые разведывательно-диверсионные группы просачивались в город, устраивая фрицам веселую жизнь. Это РДГ на пятый день захватили Имперский мост через Дунай, не то бы его подорвали.

Но осаждать Берлин никто не хотел, не тот случай. Быть в одном шаге от победы и не сделать его? Ну уж нет!

И на бортах «студеров» и «УльЗИСов» малевали разухабистое: «Даёшь Берлин!»

Канонада не смолкала ни днем, ни ночью. В темноте все выглядело еще выпуклей, значительней, грозней – 265 стволов на каждом километре фронта прорыва!

От стробоскопического блеска орудийных выстрелов, от прожекторов, бросавших длинные лучи в глубину вражеской обороны, от огневых трасс «Катюш» было светло, земля содрогалась – непрерывные толчки в ушах, а утром от едкого порохового дыма, сдавливавшего дыхание, в пяти метрах ничего не видно было. Но голос невидимого знаменосца звал: «Вперед! За Родину! За Сталина!»

23 апреля 1-я танковая армия Катукова получила приказ комфронта Жукова: создать специальную группу и в течение ночи захватить берлинские аэропорты Адлерсхоф и Темпельхоф.

– По данным разведки, – сказал Геша, ладонями разглаживая карту Берлина и окрестностей, – на этих аэродромах, кроме бомбардировщиков, находятся личные самолеты верхушки рейха и НСДАП, в том числе Гиммлера, Геринга, Бормана и Гитлера, подготовленные к побегу. Далеко отсюда, в Южной Америке, все уже готово к приему. Нельзя упустить этих гадов!

– Не улетят! – усмехнулся Полянский.

Репнин ткнул пальцем в карту.

– Адлерсхоф занять нетрудно, он и так в полосе наступления нашей армии, каких-то три-четыре километра от линии фронта. А вот Темпельхоф находится чуть ли не в центре Берлина, километрах в трех от рейхсканцелярии. Граф! [967] На тебе Адлерсхоф.