Усевшись подальше от печки, генерал-майор снял шапку и сказал:

– Через час переходим в наступление. Задача такая: занять Скирманово и уничтожить немцев. Основные силы вводятся тремя эшелонами. Танки первого эшелона должны будут вести разведку боем с целью вызвать огонь противника – так мы засечем его огневые точки. И эти танки поведете вы, товарищ старший лейтенант.

– Есть!

Катуков кивнул.

– Вас поддержат «КВ» Заскалько и Полянского. В половине десятого начинаем артподготовку, а ровно в десять выдвигаются ваши танки. Ну, готовьтесь.

Хлопнув ладонями по коленям, генерал-майор встал.

– А чайку? – всполошился Бедный. – На малине заварен, на смородиновом листе…

– Спасибо! – улыбнулся Катуков. – В Скирманово угостите!

Разрывы снарядов то частили, сливаясь в общий грохот, то слышались по одному, гулкие и резкие.

«Арта!» – усмехнулся Репнин.

Танки потихоньку скапливались в сосновой роще близ деревни Ново-Рождествено. Стужи особой не наблюдалось, но легкий морозец чувствовался. Под сапогами скрипел свежий снег, выпавший ночью – это было как обещанье будущих декабрьских вьюг.

Ох, и не повезло немцам! Зима 41-го выдалась на редкость лютой. Ну, так вам и надо, никто вас сюда не звал, сами приперлись.

Геша прищурился на ярком солнце. Поодаль расстилались выбеленные снегом поля, впереди, за высотой, курились дымки невидимого Скирманова.

Репнин оглянулся на танк – он был белым, в разводах. Вчера с утра машину отдраили, загасили известь и побелили «тридцатьчетверку». Свежая известка аж сияла, как выстиранная простынь. Маскировка не помешает.

Весь взвод, вся группа «Т-34» сливались со снегом.

Вразвалочку подошел Антонов.

– Ну, шо? – спросил он с легким украинским акцентом. – Выступаем?

– Да, – кивнул Геша. – Сейчас «катюши» дадут немцам жизни, и вперед.

Артобстрел затих. Бухнул последний взрыв, и тут же из-за леса послышался громовой стон гвардейских минометов. Оставляя «лисьи хвосты» выхлопов, снаряды взвивались по косой в небо и рушились на немецкие позиции.

– По машинам!

Первыми двинулись танки Репнина и Капотова. Вышел Иваныч на второй скорости, затем переключился на третью.

Взобравшись на горку, машины замерли.

В триплекс Геша разглядел Скирманово – село лежало впереди, как торт на блюде.

– Осколочный!

– Готово!

– Огонь!

Репнин бил не прицельно, его задача была в ином – вызвать огонь на себя, чтобы выявить, откуда немцы стрелять станут. Послышался хлесткий выстрел капотовского танка, а дальше немцы взбесились будто – палили изо всех пушек, из танков, что были зарыты справа, на кладбище.

Снаряды рвались по всей высотке, несколько ударило по «тридцатьчетверке». Машину сотрясало, в ушах звенело.

– Бронебойный!

– Готово!

Геша прицелился, и снаряд угодил по башне танка, зарытого на окраине села. Попал.

А целей было множество. Считай, каждый подвал в селе превратился в дзот.

– Иваныч! Метров десять вперед, и замри!

– Есть!

Забавно, но побелка здорово помогала – немцы открывали огонь лишь тогда, когда танк двигался. Стоило машине остановиться, как она будто делалась невидимой.

– Осколочный!

– Готово!

– Выстрел!

Осколочно-фугасный влепился точно в блиндаж, подбрасывая бревна и кучи земли. Накрылось ваше укрытие, истинные арийцы…

Подоспели «КВ» Заскалько и Полянского и с ходу открыли огонь. Неожиданно орудие на тяжелом танке Полянского смолкло – Репнин понял так, что пушку повредило вражеским снарядом.

А навстречу «КВ» выходила целая колонна немецких танков, Геша насчитал девять машин.

– Ванька! Передай Илье, пусть двигает назад! Не разворачивается по огню, а двигает задним ходом!

– Есть!

Полянский послушался, «КВ» попятился – и тут же заухала батарея тяжелых минометов, вслепую нащупывая танк. Не дай бог, мина угодит в жалюзи и накроет моторную группу…

– Тащ командир! Заскалько подбили! Горят они!

– Вижу, – процедил Репнин. – Иваныч! Вперед!

«Тридцатьчетверка» покатилась под горку. По движущейся цели попасть непросто, так и самому стрелять не слишком-то удобно. Но нужно.

Внезапно в наушниках пошел сплошной треск.

Репнин молча сунул Федотову кулак под нос, что означало: «Заряжай бронебойный!»

– Есть!

Геша вдавил педаль спуска.

– Выстрел!

Репнин поморщился: он целился под башню «троечке», а попал по каткам. Но попал же! Хана гусенице.

Геннадий смотрел вперед и влево. Заряжающий в панораму наблюдал за правым сектором. Мехвод вел танк на скорости километров тридцать в час – и зигзагом, меняя направление через каждые полста метров.

Репнин раздраженно скривился. Тесно!

Правое плечо уперлось в казенник пушки, левое – в броню башни. Руки сложены крест-накрест: левая на механизме подъема орудия, правая – на рукоятке поворота башни.

Засунуть бы этих конструкторов в танк и послать в бой! Пускай бы повертелись, коекакеры хреновы! То ли ты в башне, то ли на арене цирка, йога изображаешь, скрутившего конечности в узле-асане…

Матеря ТПУ [886] , Геша толкнул ногой механика-водителя в спину – «Стой!», и крикнул – на всякий случай:

– Короткая! Бронебойный!

– Есть бронебойным! Готово!

– Выстрел!

Иваныч выбрал ровный участок пути и крикнул:

– Дорожка!

Федотов дослал снаряд и заорал, перекрикивая лязг затвора и рев дизеля:

– Бронебойным готово!

На ходу стрелять – идея не слишком удачная, подвеска Кристи раскачивает танк, но ежели по ровному, то почему бы и нет?

– Выстрел! Осколочным!

– Есть осколочным! Готово!

– Короткая!

«Тридцатьчетверка», резко остановившись, раскачивается. Все, теперь ваш выход, товарищ командир!

Чувствуя, как мокнет спина, Репнин закрутил маховичок поворотного механизма. Башня развернулась, а прицельная марка наложилась на цель по направлению. Левая рука крутит механизм подъема орудия, совмещая марку по дальности.

– Выстрел!

Кричи не кричи, а голос тонет в грохоте пушки и лязге затвора. Башня наполняется синеватыми клубами дыма, вентилятор не поспевает отсасывать удушливые газы. А вот Федотов свое дело знает туго – хватает горячую гильзу и выбрасывает ее в лючок.

Мехвод тоже бывалый товарищ – трогается с места, не дожидаясь команды.

– Иваныч! К кладбищу давай!

Механик-водитель поворотил танк к скирмановскому кладбищу, которое немцы превратили в опорный пункт, разрыв могилы, посрубав деревья, а надгробья пошли на укрепление дзотов.

Между блиндажами метались немцы.

Геша показал башнеру растопыренные пальцы – суй осколочно-фугасный!

– Готово!

Снаряд поднял на дыбы дзот, расшвыривая бревна, тела, каски.

– Пушка противотанковая!

– Бронебойный!

– Готово!

– Выстрел!

Орудие, которое немцы уже навели и торопились зарядить, находилось так близко, что промахнуться было просто стыдно. Геннадий не допустил промаха.

– Спеклись!

Вечерело рано. Кроваво-красное солнце закатилось за сосновый лес. Белое поле стало синим, и только следы, оставленные гусеницами, да воронки чернели разрытой землей.

«Т-34» Репнина вернулся без потерь [887] и почти без повреждений, лишь в одном месте немецкий снаряд пропахал в броне борозду, словно ложкой провел по пломбиру.

А вот танку Капотова досталось – помощник по техчасти насчитал шестнадцать попаданий. Людям тоже «прилетело» – заряжающего Пономарчука контузило, Сардыку ранило, у Капотова лицо и руки в ссадинах и кровоподтеках – это окалина слетала с башни, когда в нее бил снаряд. Хорошо, хоть в глаза не попало.

– Немцы помогли уцелеть, – криво усмехнулся Николай. – Когда мы отходили, тяжелый снаряд попал в башню, и ее развернуло пушкой в сторону противника. А бронированную обшивку им не раскокать! Да ерунда это, Дим, ты лучше на Илюшкин танк глянь!