Крепкий локоть охватил шею Луция.

— Скажи «Сдаюсь!», — подсказал Сергий, — и я тебя отпущу.

— Лучше я расскажу Оролесу, — прохрипел Эльвий натужно, — о преторианцах и их кентурионе! То-то он с вами позабавится!

— Да ну? — холодно удивился Роксолан. — Ты думаешь, вашего царька меньше позабавит история о Сирме, которого вы с Публием прячете от него?

Змей поднатужился — и саданул локтем назад, задев Сергия вскользь, после чего выбросил кулак вверх.

Кулак, однако, попал в зацеп. Луций ощутил острую боль, весь мир перекосился, и грязный снег ударил в лицо. Гладиатор тут же вскочил — и получил в глаз. Миг спустя заработал в другой — для симметрии.

— Готово, Оролес, — спокойно сказал Лобанов.

— Моя очередь! — прогудел Гефестай. — Дай-ка я его пожамкаю маленько.

— Хватит! — сердито воспротивился Оролес. — Когда я решу отдать Луция на растерзание медведю, я тебя позову, а пока он мне еще может пригодиться. Так, ну всё! Все вы хорошие бойцы, и я рад такому пополнению. Располагайтесь где будет удобно!

— Благодарю, царь, — серьезно сказал Сергий.

Он вернул себе верный акинак и нацепил перевязь через плечо. Его примеру последовали остальные преторианцы и Тзана.

Поклонившись Оролесу, они прошли через расходившуюся толпу, малость разочарованную, — ни крови, ни потрохов на снегу.

— Ищем подходящее помещение, — сказал Сергий негромко.

— Так они все заняты! — удивился Чанба.

— Мы на «зоне», Эдик, тут всё по понятиям.

— Выселять будем? — деловито спросил Искандер.

— Придется.

Походив, посмотрев, преторианцы выбрали для себя крепкую юрту, крытую черным войлоком. Рядом с входом кутался в вонючую овчину мужичонка с длинными черными косами. Его припухшее лицо носило отпечаток неискоренимой склонности к алкоголю.

— Тук-тук-тук! — громким голосом озвучил Эдик свой приход. — Кто в этом теремочке живет?

Мужичонка заморгал на Чанбу.

— Равшимод тут пошелился, — прошамкал он, — а раньше — ик! — Арифарн жил. И я еще тут — ик! — живу. Гнур я, сын Ишпакая.

— А теперь мы сюда переехали! — подхватил Сергий и, откинув полог, вошел в юрту.

— Никого! — сказал Искандер. — А грязи-то, грязи.

Морща нос, Лобанов оглядел помещение. Все разбросано — маленькие подушки, набитые конским волосом, скомканные халаты-чекмени, посуда, пара круглых щитов, плоский бурдюк. Жирная копоть повсюду, на ковре следы грязных ног, зато ковров тех — целая пачка, штук пять, один на другом.

— Так, — придумал Сергий, — верхний выкидываем вместе с пожитками!

— Очистить помещение! — весело сказал Эдик и потянул ковер за угол.

Вскоре чужое имущество оказалось во дворе, а тут и Гнур показался. Он вел за собой широкоплечего степняка, надо полагать, того самого Равсимода.

Равсимод хмуро оглядел новых хозяев, но дергать тигра за хвост остерегся — видал, как преторианцы с такими «дергунами» обращаются.

— Вы… это. — промычал он. — Вы… чего? А?

— Живем мы здесь, — вежливо объяснил Сергий. — А что?

Равсимод посопел.

— А я где живу? — довольно внятно спросил он.

— Да я почем знаю? — выразил Сергий легкое удивление.

— Может, у друзей? — решил помочь Искандер.

Равсимод потоптался, развернулся и пошел. Мужичонка-шестерка проблеял что-то вопросительное ему в широкую спину, и тот рявкнул в ответ. Гнур сын Ишпакая покорно ухватился за свернутый ковер и потащил его по снегу, семеня задом наперед и напрягая все свои хилые силы.

Становище «свободных даков» заселялось не одними лишь бывшими подданными царя Децебала — жили тут и сарматы, и волоты — потомки римских легионеров, нарушителей воинской дисциплины, изгнанных за Данувий. Чужие среди чужих, волоты переженились на туземках и выжили, растворяясь среди местного населения.

Становище занимало солидную площадь, и проживали тут многие сотни беженцев, людей без родины, потерявших всякую надежду вернуться и не имевших сил на создание Новой Дакии. Сергий постоянно встречал таких по всему лагерю — опустившихся, заросших, ко всему безразличных. Весь день они бродили от костра к костру — присядут в одном месте, погреются, бредут дальше. Где и как они добывали себе пропитание, осталось для Сергия загадкой. Но дети рождались и тут — чумазое, сопливое, горластое «потерянное поколение». Эти точно не пропадут — сбиваясь в шайки, детишки шарили по становищу и стяжали все, что плохо лежит. За ними гонялись сердитые воины и крикливые бабки, но куда там. Вороватая малышня испарялась влет, проникая в одни им известные щели.

Водилась тут и своя знать — пиллеаты, щеголяющие расшитыми колпаками и плащами с бахромой по краям. Эти покидали родные края не голыми и босыми, а ведя вьючных лошадей в поводу, и чего только не было в тех вьюках. Прихватили пиллеаты и рабов, и наложниц. Однако временный отъезд тянулся двенадцатый год подряд — обносилась и знать, а заезжие купцы из Тиры и Ольвии давно уж скупили всё ценное. И опускались пиллеаты — изгнание, делая само существование бессмысленным и бесполезным, уравнивало их с «волосатыми», с простолюдинами-коматами.

Правил этим морем пустых душ царь Тарб — номинально, а по сути в становище сложилось двоевластие. Оролес позволял Тарбу беспокоиться всякими хозяйственными вопросами, но армия, хоть и маленькая, была его. А за кем сила, у того и власть. И Тарб терпел это унизительное положение. Потому что его самого терпели.

— Значит, так, — сказал Сергий, переходя на русский, — войлочные стены юрты тонкие, а слух у туземцев острый. — Не сидим, начинаем подрывную деятельность. Искандер и Тзана остаются, будете стеречь место жительства, а остальные — на выход. Пойдем, прогуляемся, поищем Сирма.

Лобанов, Чанба и Гефестай разошлись в три стороны, держа руки поближе к мечам. Роксолан протоптал затейливую «змейку» по запачканному снегу, кружа между юрт и сараев, и столкнулся с Эдиком.

— Здорово, босс! — жизнерадостно воскликнул Чанба. — И тебя «под колпак» взяли?

— Взяли.

Слежку за собой Сергий заметил сразу, «сопровождающие лица» не особо-то и скрывались — топали открыто, а когда он оборачивался, даже не удосуживались глядеть в другую сторону, изображая случайных прохожих, — так и пялились на кентуриона-гастата, не выпускали из поля зрения.

— Такова она, судьба бойца невидимого фронта, — проговорил Эдик, придав лицу суровое выражение.

— Интересно, — буркнул Роксолан, — кто ж это «наружку» выставил? Оролес? Это вряд ли.

— Это всё наш друг Луций, — криво усмехнулся Эдик. Не таясь, он оглянулся и пальцем указал на бородача с кривым плечом, малость приволакивающего ногу. — Его я точно видел, еще на полонине, он из сотни этого задрипанного гладиатора. Остальных не помню.

— Ладно, не обращай внимания. Будем считать, что это наши телохраны.

Сергий направил стопы по узкому проходу между двумя длинными сооружениями из кирпича-сырца, крытыми снопами камыша. Это были торговые ряды — обе стены зияли рядом квадратных проемов, а деревянные щиты, закрывающие лавки на ночь, торгаши приспособили под прилавки. Покупателей было мало, да и товар не баловал качеством — кнуты, седла, сбруя, оловянные котелки и медные кувшины, горшки и прочий ширпотреб. А в крайней лавке торговали свежениной — туши двух косуль висели на крюках.

— Чтобы зря не ходить… — проговорил Сергий, роясь в кошеле. — Эй, любезный! Отхвати-ка нам… отсюда и досюда.

Мясник — густо заросший курчавой бородой эллин с красным от холода носом — закивал понятливо и отрубил у косули заднюю ногу, захватив филейную часть.

Сергий небрежно сунул ему серебряный денарий и взвалил ногу на плечо, как Геракл дубину.

— Не извольте беспокоиться, — юлил торгаш, — полночи на морозе, не испачкает!

Лобанов кивнул и передал мясо Эдику.

— Угнетаем, да? — сказал тот. — Грузим, как на ишака?

— Почему — как? — хладнокровно ответил Лобанов. — Неси, неси. Тебе ж сказали — полночи на морозе. А мне еще котел купить надо.