Перед строем стоял командир эскадрильи Василий Раков [386] , моложавый и стройный.

Шлемофон он сдвинул на затылок, открывая высокий чистый лоб, густые, черные с проседью волосы и худощавое лицо с прямым носом и строгими серыми глазами.

Комэск держал в руках планшет с полетными картами.

Над полем стояла тишина, и только с юга, из-за близкого леса, доносился глухой рокот артиллерийской канонады.

Исподлобья оглядев строй, Раков сказал – негромко, но с властным превосходством командира:

– Внимание! Слушайте боевое задание. Уничтожить дальнобойную морскую батарею противника на острове Большой Тютерс. Вылетаем звеньями. Головное поведу я, второе – мой заместитель лейтенант Усенко, третье – старший лейтенант Челышев. Предупреждаю: батарея может быть прикрыта нарядом истребителей. Поэтому за воздухом следить особенно внимательно. Вопросы ко мне есть? Штурман, дайте свои указания!

Флагманский штурман Сергей Давыдов, щупленький и худенький, шагнул вперед и громко сказал:

– Выход в море через входные ворота… Высоту три с половиной тысячи метров набираем по маршруту до острова Котлин, разворот над Кронштадтом, выход на цель…

Челышев не слушал флаг-штурмана, он был занят переживаниями – это был его первый боевой вылет на Ленинградском фронте.

– По самолетам!

Егор бодро потрусил к капониру, откуда уже выкатывали его «Петлякова» – с крупными бомбами, черневшими под центропланом.

Рослый матрос-техник лихо отдал честь:

– Товарищ старший лейтенант! Самолет номер семь к боевому вылету готов. Доложил техник-лейтенант Хоменок.

– Добро! – кивнул Челышев. – Пошли.

Пока Егор осматривал моторы, штурман, он же стрелок-бомбардир, проверял подвеску авиабомб. Кибаль занимался рацией и пулеметами.

– Внимание! – крикнул Хоменок. – Ракета!

– По местам!

Егор следом за Ткачуком забрался в кабину.

– От винтов!

Мощный рокот моторов заместил тишину, и бомбардировщики гуськом потянулись к взлетной полосе. С другого конца поля туда же устремились остроносые «Яки» прикрытия.

Новенькая, едва облетанная «пешка» поднялась легко, потянула над Ленинградом.

– Який здоровущий! – восхитился Павло.

Челышев кивнул – южной окраины города было не видать, она таяла в дымке. Многое узнавалось внизу, хотя Егор никогда не был в Ленинграде: вон шпиль Петропавловки и Адмиралтейская игла, купола Исаакия, серо-голубые ленточки Невы и каналов.

Из желтевшей зелени парков всплывали дворцы и многоэтажки, пустые коробки развалин, дырчатые от выбитых окон. Серые туши аэростатов заграждения висели над городом, как стадо летучих слонов.

На юге густело темное облако разрывов с высверками огня – зенитчики старались, отгоняли Люфтваффе. А на западе жилые кварталы плавно сменялись строгими корпусами заводов и закопченными трубами.

И вот блеснула вода. Море!

Балтика неспокойна, свинцово-серые волны пенятся гребешками, шквалистый ветер срывает их, вытягивая белыми разрывчатыми полосками. Самолет ощутимо подрагивает. Свежачок!

Прямо по курсу выступал из воды островок, застроенный с юго-востока.

– Ты дывысь! Кронштадт!

Челышев кивнул: он самый…

…«Здоровущим» треугольником «пешки» летели над морем.

Впереди – тройка Ракова, справа от него – звено Усенко, слева – Челышева. Выше и ниже – четверки «Яков».

Истребителями прикрытия командовал Дмитрий Кудымов, тот самый, что вместе с Рычаговым воевал в Китае как летчик-доброволец. Это Кудымов сбил знаменитого японского аса, сверг «короля неба» Ямамото.

Заряд дождя пробарабанил по козырьку кабины.

Сидящий справа сзади Ткачук карандашом сделал пометку на полетной карте.

– Остров Сейскари! До точки поворота осталась минута.

– Разворот!

Ведущий, а за ним вся группа повернула на юго-запад.

Дождь перестал, облака приподнялись. Заголубело небо.

Море, словно хамелеон, из темно-серого становилось светло-синим.

– Группа, внимание! – толкнулось в наушниках. – Идем в наборе. Радиопереговоры до атаки запрещаю.

Пикировщики стали набирать высоту, а на горизонте обозначилась темная горбатая полоска.

– Виден остров Большой Тютерс! – сообщил Павло.

Самолет Ракова качнул крылом влево и повернул на юг, обходя остров.

– Що цэ вин? А-а… Хоче завести группу со стороны солнца! Умно.

Большой Тютерс медленно вырастал в размерах. Желтые пляжики, темный лес на холмах – именно там, в зарослях, прячутся огромные дальнобойные орудия, простреливающие Финский залив в обе стороны.

– Внимание! – радировал Раков. – Южнее острова вижу пару истребителей противника. Будьте внимательны!

– Ломакин! – скомандовал Кудымов. – Займись!

– Есть!

– Произвести боевое развертывание! Слушать всем! Звеньям перестроиться в колонну! Атака цели одиночно с пикирования! Я – «Ноль десятый»!

«Пешки» перестроились, потянулись цепочкой за «вожаком стаи». Челышев заволновался – он первый раз в жизни бомбит морскую цель.

– Разворот!

– Расчет данных для бомбометания готов, – доложил Ткачук, забывая напевную «украинську мову».

– Ищи цель!

– «Девятнадцатый»! К тебе снизу крадутся «худые». Смотри!

– Вас понял! Давно следим!

– «Четвертый»! – ворвался голос Кудымова. – Отбить атаку!

Тут Челышев аж дышать перестал, замечая, как два «Мессершмитта» падают сверху на самолет Ракова.

– «Ноль десятый»! Вас справа сверху атакуют «Мессеры»!

Раков не ответил, но наперерез фрицам бросились два «Яка».

Протянулись трассеры, но «худые» боя не приняли – блеснув на солнце желтым брюхом, немецкие истребители отвернули. Но не скрылись, и число их росло – подлетала подмога с береговых аэродромов в Эстонии.

В эфире все чаще звучала немецкая речь:

– Антон-айнс, ахтунг! Руссен ин дер люфт!

– Хор-ридо!

– Антон-цвай. Ахтунг! Крайс шлиссен!

– Шайсе!

– Хильфе! Хильфе! Анстрален!

– Файер!

Бомбардировщик тряхнуло. «Мессеры» вышли из боя, зато зачастили зенитки – прямо по курсу клубились серо-черные разрывы, вспыхивали дымные шары, собираясь в лохмы.

Весь берег опоясался бело-желтыми огоньками залпов.

Головные пикировщики продолжали полет, маневрируя, уходя змейкой, сбивая зенитчикам прицел.

– Ведущий лег в разворот!

– Вижу, Павло…

А ведущий уже выпустил тормозные решетки, ложась на боевой курс – огонь зенитных орудий закрывает «Ноль десятый» сплошным облаком дыма.

– Давай, давай… – цедит Ткачук.

Махнув раздвоенным хвостом, «пешка» Ракова вошла в пике.

– Вижу цель! – заорал штурман. – Вон она, вон!

– Где? Где?

– Да вон же, в лесу! Видишь? Дорога, и будто подковка – это артиллерийский портик!

– Ага!

Самолет Ракова уже вышел из пике и отходит от острова. За ним разворачивается «пешка» Пасынкова, следом уходит Сохиев.

– Правее шесть градусов! Есть! Замри!.. Пошел!

Челышева словно кто отрывает от сиденья и бросает вперед – в плечи врезаются ремни. Некогда, некогда…

– Выводи!

Егор ловил в прицел длиннющее орудие, поймал – и нажал кнопку сброса бомб.

Машина вздрогнула, «снеся яичко».

– Цель накрыта!

Выворачивая, «Пе-2» ушел с курса, заскользил над синими волнами. На развороте был виден остров, окутанный дымом и пылью.

– Пройди по прямой! Сфотографирую!

– Задание выполнено, – прозвучал в эфире довольный голос Ракова. – Все самолеты в строю, курс домой!

О. Михайлова:

«Дедушка и мои дядья работали всю жизнь на Путиловском заводе, ныне Кировском. Я хорошо помню, как началась война. Был такой радостный, солнечный день. И вдруг мы слышим по радио сообщение. Сразу побежали на завод. Там было собрание, а потом люди записывались в Кировскую дивизию.

Наш комсорг Яша Непомнящий сказал нам с подругами: «Оставайтесь! Здесь вы будете нужны больше. Надо кому-то работать и защищать наш завод». Так мы с подругами и остались. Когда начались бомбежки, я записалась дежурить на крыши домов – сбрасывать зажигалки.

Каждый день был обстрел, заставал всегда по пути на работу или домой. Я пережидала его в канаве, что рядом с дорогой. Иногда по часу приходилось лежать. Немцы ведь близко подошли к Кировскому заводу и из орудий часто его обстреливали.

Особенно приноровились, когда заканчивались смены рабочих. Страшно, я все время дрожала.

Наш завод танки ремонтировал, также делали бутылки с горючей смесью и снаряды. Крыша у нас в цехе обвалилась. Везде ветер. Станки работают, а люди с замерзающими руками стоят возле них. Очень холодно, и к нам в цех подвезли паровоз, который нас чуть-чуть обогревал. Вот так мы и работали.

Я в шубе папиной, комсоставской, с финской войны. Потом я стала слесарем в цехе, где танки ремонтировались. Тяжело давалась работа, но все старались».